Все началось с кошмарного сна Сабардама. Хмурый и расстроенный вернулся Сабардам домой с объезда своих дальних урочищ, где зимовала большая часть скота. Перед глазами стояли отощавшие коровы, оголодавшие кони. Бескормица может свести все его стада. Снился ему коровник, охваченный яростным вихрем огня. Сон напугал Сабардама. Надо искать выход. Спустить озеро Халангатту, и вот тебе – и пастбище, и сеноугодья. Но как сломить сопротивление мирского схода? Как уговорить упрямых, тупоголовых голодранцев? Не раз эти вопросы возникали перед Сабардамом. Три года, день в день, воюет он за Халангатту. После того скандала, когда Томорон помешал ему спустить озеро, пришлось Сабардаму ехать в город доказывать свою правоту, заминать неприятную историю с незаконным разрешением на спуск озера. Вроде бы всех склонил на свою сторону, - господин исправник написал бумагу с позволением спустить озеро, чтобы «прирастить пахотные земли и сеноугодья». Теперь заручившись поддержкой головы улуса Босомова, Сабардам назначил зимний сход наслега. Он вместе с Дударом навестили известных влиятельных хозяев, которые были против спуска озера. Действовали по пословице – где кнутом, где пряником. Поэтому обещали все, что угодно, лишь бы голосовали на сходе за спуск озера.
В этот день народ потек к месту схода еще с зари. В ожидании собрания Николай Иситчит запел песню о озере Халангатта, о Матушке-кормилице. Все словно погрузились в мир песни. Ведь многие из них родились и выросли на берегу Халангатты, и каждое слово песни ранило их сердца болью воспоминаний. Один вспоминал свои охотничьи удачи, другой – свои рыбацкие радости. Перед глазами Евдокии Кырбыйдановой стоял Митряй младший, её первая любовь и будущий муж.
На сходе решались многие вопросы: внутренних повинностей наслега по хозяйствам, подушные подати. Последним вопросом был вопрос о спуске озер. Только Томорон и Евдокия Кырбыйданова выступили против спуска озера Халангатта. Евдокия предложила не трогать Матушку-кормилицу, а осушать бросовые, заросшие тальником, заболоченные луга. Но большинство наслега проголосовало «за».
Томорон решил опередить Сабардама, и от имени трех родов обжаловать действие улусного головы в городе. Про Томорона говорили, что он повеса, гуляка, буян и заядлый картежник, но с годами он остепенился, посерьезнел, перестал картежничать, обзавелся хозяйством, заимел невод. Скоро Томорон стал главным заводилой на любом подледном лове. Никто лучше Томорона не знал, где надо пробить лунки, где притонить невод, какую дать ему насадку грузил и поплавков. Люди слушались его беспрекословно. И вот Томорон приехал посоветоваться к Евдокие еще по одному вопросу о том, чтобы раздать наслежный запас сена беднякам, маломощным да старым людям. А если наслежное сено не будет роздано самым нуждающимся гражданам, то всем мирским миром самовольно распределить запасы. Политссыльный Василий Иванович помог написать бумагу, теперь надо поставить подписи и кресты. «Бумагу свою оставь мне, - решительно заявила Евдокия, – мы будем по цепочке передавать, сосед соседа станет уговаривать». Она хотела, чтобы он поехал в город, и, как можно скорее, надо не допустить спуска Халангатты.
После тайной сходки, на которой обсудили призыв якутских товарищей принять участие в вооруженном выступлении-протесте. Алексей Жук и Рудовский засобирались в город. Яким Чичахов помог политссыльным снарядиться в дорогу: дал теплой одежды, еды, а еще подарил якутский нож с кресалом. В Магане их встретили товарищи Тимофей Трифонов, Пинкус Исаакович Розенталь, Алексей Кудрин. Виктор Константинович Курнатовский, по приезде из Чораи в Якутск, попросил товарищей рассказать об обстановке в городе. Теплов, ставший фактическим руководителем штаба восстания, стал рассказывать о ходе подготовки к вооруженному протесту и о сложностях, с которыми столкнулись. Что приняли решение: забаррикадироваться в доме купца Романова в центре города и предъявить якутской царской администрации ультимативное требование о смягчении режима для всей политической ссылки. Из всех революционеров, с которыми сводила Курнатовсого подпольная работа, самым ярким, самым авторитетным, умевшим овладевать душами людей, был для него Ленин. Он видел Ленина в полемике и знал, какой внутренней силой обладал этот человек. От воспоминаний он перешел на нынешние тревоги и заботы. Нельзя допустить, чтобы вместо вооруженного восстания произошла кровавая мясорубка, наподобие второй Монастыревки.
У Петра Толстяка опять начались нелады с женой. Вот и сегодня он презрительно посматривал на суетящуюся Шарлотту Наумовну. Странно, один её вид пробуждает в Петре ненависть. Первое время они жили душа в душу. Петр по любому поводу советовался с женой, откровенно рассказывал ей про все свои торговые удачи и неудачи. Ведь большая часть состояния была её. Было у него вначале опасение, что втемяшится ей в голову взять дело в свои руки. Но скоро понял, что напрасно тревожится. Состояние Наума Гольденберга оказалось весьма скромным. Вовсе не таким, каким ожидал его получить Петр. Куда же подевались остальные богатства? Где же все эти бриллианты, часы, колье, браслеты и сервизы, про которые рассказывал Паишка, бывший приказчик Гольденберга.
Пришло третье баррикадное утро. Две ночи подряд, в ожидании штурма, никто не спал. С наступлением рассвета «диктатор» Кудрин приказал отсыпаться всем, кроме тех, кто на дежурстве. Днем началась спешная разборка печей и перегородок нижнего этажа. Работали все дружно, никого не надо было подстегивать. В два часа дня власть прислала парламентеров с белым флагом. От имени якутского вице-губернатора Чаплина предлагалось всем добровольно разойтись по домам, и только после этого он согласен вести дальнейшие переговоры. «На первом этапе борьбы нам надо избрать тактику выжидания, - твердо сказал Курнатовский. - Если требования не будут удовлетворены, то тогда начнем второй этап борьбы – политический, революционный протест. Используем крайние средства, вплоть до оружия. И знаком, что мы не покорились будет наше знамя…».
Думы купчихи Аграфены Анисимовны были о знакомых политических ссыльных, засевших теперь в доме Романовых, о том, что делать с оставшимися ружьями и боеприпасами. Да и с Тумароковым надо поговорить. А забота у Киргеляя теперь одна – найти человека, с кем можно будет отправить лошадей в улус. Яким, отпущенный из кутузки, видимо надолго застрянет в городе. Взяли подписку о невыезде. Чего доброго, еще обвинят в том, что пособлял ссыльным делать баррикады. Сам Киргеляй тоже попал в переплет. За ним пришли полицейские приставы из-за тридцати патронов, которые он достал по просьбе политссыльных. Но неожиданно хозяйка Аграфена Анисимовна заступилась за него, написав записку господину Березкину, что сама велела ему купить эти патроны. Известие об аресте Тумарокова было для Якима как гром среди ясного неба. Денег оставалось у него немного, надо было искать работу. Утром Яким отправился к Василию Кралину, узнать насчет работы. Василий обещал помочь с работой, и полез вдруг под койку, извлек из старого сапога пачку исписанных листов и предложил распространять по окраинам города, в рабочих слободках, в реальном училище и в гимназиях. Яким наклеил одну из листовок на дверь лавки. На обратном пути он решил пройти мимо лавки, на дверь которой наклеил листовку. К его удивлению, перед дверью толпилось несколько человек. Один русский громко по складам читал, остальные молча слушали…
Шли восьмые сутки блокады. Плотная цепь солдат вокруг Романовки ясно говорит, что готовятся какие-то действия. Солдаты разобрали часть заплота, прикрывавшего дом с тыла. Появился целый штабель досок. Романовцы предположили, что за первой линией оцепления выставлена вторая. По временам они делали вылазки из окруженного полицией и солдатами дома: привозили продовольствие, получали весточки, к ним присоединялись другие ссыльные. Бастующие решили, что нужно организовать в тылу штаб. В задачи штаба: формирование вооруженной дружины, заготовка продуктов и боевого снаряжения, а также распространение среди населения листовок, прокламаций среди населения. А также послать письмо вице-губернатору с требованием о снятии блокады, в противном случае можем прибегнуть к самым решительным мерам, чтобы освободиться от нее. В знак того, что мы переходим к решительной борьбе было водружено красное знамя.
Город гудел как потревоженный улей. Красное знамя над Романовкой, заметное чуть ли не с самых дальних окраин всколыхнуло сонную жизнь Якутска. Знакомые и незнакомые считали своим долгом сообщить друг другу о флаге. Дом Романова стал куда популярнее, чем Малый рынок, ночлежка и Большой Сарай. На перекрестке Поротовской и Базарной улиц толпилось народу куда больше, чем у кафедрального собора во время архиерейской службы. Каждый хотел собственными глазами увидеть этот «флаг протеста», повергший в такое смятение местные власти. Яким Чичахов, идя утром на новую работу, долго и восхищенно глядел на знамя. Первый раз в жизни он видел такое. Вечером Яким, набравшись смелости, протянул 3 листовки своим новым друзьям Гордею и Даниле.
Тревожно стало на душе Якима, как подумал он о том, что нынешней ночью полиция собирается разгромить его дружков в Романовке. Надо бы как-то предупредить. Но что можно сделать сейчас? На крыльце соседнего дома стояла молодая, красивая девушка. Яким удивленно посмотрел на нее. Разговорились, ее звали Сарданой. В этот момент Якима откликнул городовой, приказав следовать в полицейское управление.
Весь наслег только и говорил про бунт, про Киргеляя и Якима. Евдокия не спала всю ночь. Уж она то знала, что муж ее постоянно водился с осударскими. Наверное, опять впутался с ними в какое-то дело, вот его и засадили в тюрьму. И наутро решила поехать в город, да разузнать, что к чему. Вначале Евдокия отправилась проведать сына в Чораи. В школе ей сообщили, что Нюргун с ребятами жаловались на Сабардама самому голове Босомову. При встрече Нюргун сбивчиво рассказал, что Сабардам хорошее мясо, предназначенное для пансиона, себе в амбар спрятал, а обрезки да кости подсунул им. В результате разбирательств господину Сабардахову сделали официальное порицание за недостойный поступок, а господам учителям дали указание контролировать, как кормят детей в пансионе.
Вечером Евдокия устроила проводы. Старики Иситчиты снаряжали её в дорогу как родную дочку. А Никулай даже и песню-напутствие спел, чтобы дорога была благополучной, чтобы удача была в делах. Рано утром во дворе послышались сердитые людские крики, чьи-то сани подъехали к балагану. Дверь с шумом распахнулась и в балаган ввалился широкоплечий мужчина. Все сразу признали в нем Халлая Габрылу, и испуганно переглянулись. Он сообщил, что его отпустили из тюрьмы, так как он доказал, что мясо в тайнике было выиграно в карты. Халлай намеревался зарезать украденную белую кобылку, но получив отпор хозяев, удалился с угрозами. Евдокия сама диву давалась, откуда у нее бралась смелость. Как она Халлая осадила, когда он начал распоясываться в балагане Иситчита. Сам голова похвалил её за помощь в деле поимки преступника. Чем дальше отъезжала Евдокия от Чораи, тем спокойнее становилось на душе. Она думала о своем сыне Нюргуне, о том, что хорошо бы в городе повидаться с Томороном. Может ему какая помощь нужна. Может ей самой пойти с ним к этим начальникам и насчет озера Халангатта, и бумагу получить, что сено общественное разрешается раздать маломощным хозяевам. В дороге Евдокия нагнала замершего политссыльного Василия Ивановича. Он неловко полез в сани. Уланчик вздрогнул от неожиданности и ходкой рысью побежал вниз в сторону города.

Роман Болот Боотура "Пробуждение" - многогранное эпическое произведение. Во второй части романа "Пробуждение" читатель встретится с уже знакомыми героями. Центральные события в романе - восстание политических ссыльных в Якутске в 1904 году, известное в истории как "романовский бунт". Писатель показывает, как были сложны и многообразны судьбы людей, пришедших в революцию и служивших ей, создает убедительные образы людей из разных слоев общества.

Пересказала Попова Наталья, главный библиотекарь Центра детского чтения НБ РС (Я)